n o w i t f e e l s i m m i n e n t d o n e f o r y o u r b e n e f i t
bite your tongue
y o u m u s t w o r k i n s y m m e t r y
marcus & sierra
philly // 23.05.19
[NIC]Sierra Pratt[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PqDM.gif[/AVA]
bite your tongue
Сообщений 1 страница 6 из 6
Поделиться108-04-2019 20:29:45
Поделиться208-04-2019 20:30:14
Часы отбивают начало седьмого, и хлопочущая на кухне Бьянка зовет на ужин. Строго по расписанию, но с поправкой на временные расхождения и предпочтения усаживаться за стол точь-в-точь по минутам. Стремление к порядку в приемах пищи не разделяю. Наоборот, более чем за три месяца, проведенных у Маркуса, не удается приучить себя есть в определенное отведенное для этого время. Привычно тяну в рот что попало в перерывы, предаваясь стихийному желанию что-либо проглотить или пожевать от скуки, не задумываясь, и к началу будь то обеда или ужина едва ли приобретаю чувство голода, а потому несколько муторно ковыряю вилкой в тарелке, отодвигая еду к краям и обратно или плеская ложкой бульон. Словом, поступаю непорядочным образом и чем-то, вероятно, обижаю Бьянку, зато потом, через час или два, подъедаю со всеми потрохами остатки в холодильнике. Вроде бы облегчаю возможные внутренние терзания женщины, тем более главная цель – накормить Доминика и Катрин, уплетающих за обе щеки свои порции. Зачастую именно я становлюсь объектом их внимания и поучений в шутку о том, как правильно держать тот или иной столовый прибор. Сегодня, например, остро встает вопрос: чем есть ризотто – вилкой или ложкой. Затронув тему, становлюсь невольным слушателем доклада Бьянки, изображая чуткость и внимательность. Конечно, карикатурно и показательно, развлекая попутно детей, уже доевших, но тоже проникшихся рассказом. Я киваю, поддакивая, подтверждая свое право называться активным слушателем и перемигиваюсь поочередно с Катрин и Домиником, подпирая голову рукой, нечестиво положив локоть на стол. Жест остается незамеченным. Бьянка входит в раж и приближается к кульминации, горячо и пылко повествуя о блюде. Впечатления, правда, на нас это не оказывает, и в повисшую паузу по окончанию страстного монолога я отправляю детей по комнатам, обещая вскоре присоединиться и придумать что-нибудь интересное и занимательное на вечер, раз уж снова придется проводить время вчетвером.
– Я помогу, – поднимаюсь с места и предупреждаю движения Бьянки, обгоняя ту и собирая пустые тарелки со стола, венчая своей недоеденной, за что и чувствую необъяснимую неловкость, а если более конкретно – вину и некий долг, признаваться в которых не спешу, но таким образом заглаживая и искупляя. Отношу посуду на кухню, оставляя рядом с мойкой. – Было вкусно, – комплимент искренний. Я оборачиваюсь к подоспевшей Бьянке, в момент растерявшей краски с лица. – Эй, я же всегда не доедаю, – со смехом объясняю, мол, все шишки на меня, вопросов к стряпне и быть попросту не может, однако женщина никнет на глазах и старается на меня не смотреть. Пожимаю плечами, оставляя Бьянку наедине с настигнувшими столь неожиданно печалями, и берусь за стакан и с графин водой, косо поглядывая влево, недоумевая, в чем причины резких перепадов настроения в течение, кстати, последних дней, на протяжении которых она сама не своя. Не наблюдая существенных изменений или значимых событий, озадачиваюсь всерьез. Может быть, я чего-то не знаю?
– Сиерра… – мокрой и мыльной рукой Бьянка хватает меня за запястье. Едва касается, но я, теряя бдительность и выпивая залпом воду, закашливаюсь и дергаюсь ошалело. Утираю рот ладонью и непонимающе гляжу на женщину, а та что-то бормочет по-итальянски. Даже не вслушиваюсь, шансы понять быструю, хоть и сбивчивую речь, минимальны. Прогресс в языке достигает лишь способности досчитать до десяти на ломаном итальянском, потому что уроки с Маркусом крайне неэффективны и заканчиваются отнюдь не проверкой знаний. «Я не понимаю, что ты там говоришь, Бьянка!» – перебивая, вклиниваюсь, и воцаряется неловкая тишина. Я приподнимаю брови, ведя подбородком вправо, и руками развожу в стороны в настоятельной просьбе объясниться по-английски, вдобавок не так лихо, а постепенно и разборчиво, если действительно есть что обсудить. Несмотря на сложившиеся доверительные отношения, общение редко выходит за пределы какой-либо ерунды по дому. – Вы хорошая девушка, Сиерра… – я молчу, ожидая продолжения весьма странного завязавшегося диалога, – вы должны уехать, – и снова лепечет под нос на своем. Открываю было рот, чтобы одернуть, как Бьянка осекается сама и продолжает говорить отрывисто, несвязно: – вам здесь опасно находиться, – предпринимает еще одну попытку удержать меня за руку. Поглаживает по ладони большим пальцем предостерегающе. Покровительственно?
– Что ты несешь? – пустое усердие что-то донести до меня рушится о мое раздражение и проступающие у Бьянки слезы. Первые вестники срыва, знамения в виде нестабильного состояния я успешно проебала, закрыв на них глаза, а потому втягиваюсь в водоворот неукротимых рьяных рыданий. Ни призывы успокоиться, ни легкие прикрикивания не помогают, и я норовлю вырваться и съебаться подальше, зарекаясь помогать когда-либо Бьянке и вообще оставаться с ней тет-а-тет.
– Миссис Фальконе…
– Лилиан? – зачем-то уточняю и получаю слабый положительный кивок с последующим словесным сумбуром. Слушая вполуха, не шибко интересуясь связью между странными предостережениями и бывшей женой Маркуса, речь о которой заходит до того редко, что как личность предстает для меня туманной и собранной из сплетен Бьянки и упоминаний детей без нужной порой конкретики. Любопытства как такого практически нет, исключая нынешний момент, когда приходится тащить из Бьянки внятные ответы клещами, то и дело понукая говорить предметно, не рассыпаясь в всхлипывающих причитаниях с подробностями о разводе, исчезновении Лилиан впоследствии и дальнейший интерес полиции к ее пропаже. Вслушаться – бессмыслица. Стойкие опасения, что к этому приложил руку Маркус, смахивают на абсурдные бредни, и отмахиваюсь от настырной женщины, списывая ее беспокойство на предрассудки, где-то чересчур увлекаясь и обращаясь больше к себе, нежели к истощенной слезами Бьянке. Незыблемый скепсис, что случившееся не более чем совпадение, а Фальконе не мог так поступить с матерью своих детей, кажется, прочно оседает в сознании. Устав спорить, соглашаюсь, выражая сожаление и провожая Бьянку к себе. Нужно прилечь, отдохнуть, недомытая посуда не убежит, на крайний случай, обещаю той, сама займусь вопросом, а ей необходимо успокоиться, иначе хватит удар. Только после моего беглого обещания подумать и обезопасить себя, возможно, в самом деле съехать Бьянка умолкает и через некоторое время затихает. Я караулю за дверью, не до конца закрывая, и вслушиваюсь в ее дыхание.
Вечер подкрадывается исподволь. Занятая мелкими делами, я крепко ошибаюсь насчет силы назойливых мыслей напрочь занять голову, и намеренно затянувшиеся игры с детьми не отвлекают, лишь отсрочивают неотвратимое. Напряженное бодрствование исключает сон и любой покой. Впрочем, я честно укладываюсь и минут сорок считаю сперва цифры, затем овец. Перехожу черту и придумываю овцам имена, но без толку. Казавшееся бредом нытье Бьянки обрастает собственными переживаниями, выуживаемыми из памяти как кстати. Взять бы первую встречу с Маркусом. Страх припоминается свежим, будто вчерашним днем датирована стычка из-за брата. Рука невольно тянется к шее, и я стряхиваю наваждение, поднимаясь с постели и спускаясь к бару. Достаю уже початую бутылку красного полусладкого и наливаю в бокал, пребывая в потемках без счета времени и поглядывая в окно, не зная, куда себя деть и чем заняться, если любое, что приходит на ум, претит и приковывает к месту. Из головы не уходит образ рыдающей Бьянки и ее откровения, с каждой минутой менее походящие на вздор. Призванное успокоить мысли вино, напротив, разгоняет кровь и накидывает поводов тревожиться и насчет себя. В раздумьях подхожу к окну и невидящим взглядом обвожу открывшийся вид ночной Филадельфии, проникаясь разве что зябью в предплечьях. Не чувствую вкуса, будто пресную воду лакаю, а потому не останавливаюсь, пока не дохожу до последней трети, после чего обращаюсь к телефону и жму на дисплей. Спустя тридцать секунд он гаснет, а я снова жму. И так коротаю время, намереваясь дождаться Маркуса во что бы то ни стало. Вся ночь впереди, утро, следующий день. Амбиций набиться на разговор хватает сполна. Я охвачена идеей все выяснить, однако решительный настрой тлеет и улетучивается по мере наступления полуночи. Допивая бутылку уже из горла, категорично меняю намерения и принимаюсь перебирать список контактов.
– Нет, – заключаю вслух и пальцем провожу ниже, – и эта нет, – досадно веду беседу с невидимыми собеседниками, имя которым страх и тревога. В чем была точно права Бьянка – оставаться мне здесь нельзя. Почем знать, чем не угожу Фальконе завтра или через две недели. Утихомиривать на мой счет некому. Я не вторая Мэри Стонем. – Не к кому, блять, даже податься, – зло и обиженно. Перелистываю резко вверх и начинаю заново, проматывая с сожалением Билли, вычеркивая из перечня тех, у кого можно пару дней перекантоваться, пока не решу, что делать дальше. Брат и Ленни туда же. Тяжело срываться с теплого насиженного места, возвращаться обратно, отказываться от того, чем в охотку довольствовалась эти месяцы, но вино перекрывает все возможные минусы и потери, напоминая, что лучше быть живой и бедной, чем… – Хлоя? Привет. Это Сири. Разбудила? Прости, это срочно, – натыкаюсь на заспанный голос старой, почти забытой знакомой; последний раз пересекались с год назад, что ли. То ли работали вместе в одной из закусочных, то ли надрались как-то раз на пару, а может, и то, и другое. – Мне нужно перебиться у тебя пару ночей, ты моя последняя надежда, Хло, – вкладываю в голос максимум жалости к себе и веры в едва ворочающую языком девушку. Ожидаю вполне закономерное сомнение и несогласие, нежелание брать на свою шею обузу, но спросонья Хлое соображается труднее, и на третьей минуте разговора я выясняю адрес и бросаю оживленно: – скоро буду!
Сборы короткие. Из моих личных, тех самых собственных, приобретенных еще до марта, вещей нихуя не осталось, а потому закидывать в сумку нечего. Наскоро одеваюсь. Тороплюсь на выход, теперь уже боясь столкнуться с Фальконе в дверях. Путь на лифте кажется чересчур долгим, будто меня раскусили и задерживают замысловатым способом, чтобы встретить внизу или привезти позорно обратно наверх. Нервно тереблю ремешок сумки и, оказываясь на первом этаже, тычу в морду охраннику телефоном с раскрытыми сообщениями, машу из стороны в сторону, так, что нельзя сфокусировать взгляд на экране, и объясняюсь: – у Фиби Браун девичник, мне надо срочно ехать. Маркус в курсе, – убедительно или нет, я успеваю выскользнуть на улицу и забраться в подоспевшее такси, диктуя адрес и сваливая на противоположный конец города.
[NIC]Sierra Pratt[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PqDM.gif[/AVA]
[SGN] [/SGN]
Поделиться308-04-2019 20:30:25
Когда ежемесячно раздуваемая сумма издержек, направленная на поддержание дружеских обетов, и нескупящееся оказание услуг, чья ценность определялась чрезвычайной необходимостью значимых лиц, переваливала за полмиллиона баксов по одной только Пенсильвании, я рассчитывал, как минимум, находиться в курсе закрученной повсюду бюрократической баталии и запущенной в нее государственной пятерне контролирующих манипуляций, в последнее время, впрочем, все сильнее напоминающей беспорядочное ковыряние в помоях с результатами бьющими в ноль, но, а как максимум, располагать в количестве достаточным временем и незаурядными возможностями, чтобы влиять на ход событий, переиначивая их невыгодные течения в свою сторону или с форой, аккуратно избегая последствий. Простая, отработанная безукоризненно схема подкормки чужих желаний, жадности или страхов стабильно обеспечивала относительно мирную корректировку множества аспектов, устраняя безвольных скептиков из взаимоудобной цепочки, где на их нишу, права и полномочия мгновенно претендовали менее принципиальные, с алчными глазами. Таких поручителей, амбициями пестрящих префектов и деятельных друзей от Эри до Трентона я насчитывал около тридцатки, превосходящей частью локализовавшихся в Фили, с сосредоточившимися в их руках фигуральными обязанностями и щедрыми суммами, в первую очередь в структурах предусмотрительной надобности. Городская администрация, судебные залы и душные офисы, пара частных медицинских клиник, земельные кадастры и транспортные холдинги, даже благотворительный фонд для небольших оффшоров и ветвистый бизнес, затыкающий дыры там, куда сунуться с перечисленных позиций вряд ли удастся. Во всей этой смятой, переплетенной системе ротационного взаимодействия особое место отводилось полицейским значкам, с позиционированием скрытой безопасности, по прототипам учения синтоизма, где "ничего не видел, ничего не слышал и завалил ебальник" вполне устраивало обе стороны за левую зарплату и соблюдение уважительной толерантности. Я не жалел денег на статью расходов данного направления, а потому, когда в конце апреля раздавшийся звонок Хиггинса оповестил о внутренних расследованиях сверху, направленных на выявление коррупционной подоплеки работы, в том числе и его участка, осадок неприятного удивления и раздраженности заставил меня обзавестись новой порцией демонстрации неудовлетворения.
Проблемы в рядах полиции слишком некстати торопились урвать кусок отсутствующего напрочь времени, в обстоятельствах максимально некомфортных, при учете беспокойства на улицах и войны с байкерами, так, что всем зависящим от стабильного и слаженного многолетнего ведения дел нервное напряжение в органах правопорядка гарантировало частичное прекращение проплаченных функций. О том, насколько хуево такая поправка, к уже и без того развернувшемуся пиздецу, влияла на происходящее я анализировать не брался, последовательно в середине мая увлеченный заботой первоочередной помощи Коэну, случайностью погрязшему в набравших силу разбирательствах, с отстранением от службы и прозрачными угрозами в скором времени оказаться за решеткой. Его вина, доказанная лишь урывками, к сути и причинам начатых проверок отношения не имела, и, в большей мере, благодаря именно подобной аргументации насильно приставленных к Хиггинсу адвокатов, которых он из-за тупого упрямства слал нахуй, сегодняшнее судебное заседание окончилось в пользу приятеля с незначительными оговорками и штрафными санкциями. Повода для разумной радости, впрочем, не возникало никакого, с подсевшего внутри скользкого ощущения незавершенности и того аверсивного, строгого убеждения на грани уверенности в отрицании совпадений, с которым еще в первых числах месяца я принялся за выяснение всех обстоятельств, послуживших распространившемуся на недели вперед поиску виноватых. Положил значительные силы на итог и четкие, подробные ответы, обличающие чью-то непомерную борзость, честно, до последнего предвещая столкнуться со знакомыми именами и рожами байкерского производства, но вместо этого вляпался во что-то совершенно неожиданное, но куда значимее выбешивающее, просто потому, что неожиданности крайне заебали меня своими эпатажными появлениями.
Некая Трэйси, как представитель интернет-блоггинга, с обширной для Фили аудиторией и рискованным содержанием своих публикаций, испещрила вдоль и поперек немалый процент теневого функционала города и по одним только приблизительным подсчетам успела набить оскомину нескольким моим знакомым, окапываясь там, куда нос не суют многие отчаянные борцы за правое. Сука слишком дохуя себе позволяла, располагая, по-видимому, ошибочной информацией о какой-то там интернет-анонимности и провозглашенной независимости, абсолютно откидывая элемент трюизма, где связи и деньги лишают любой защиты всякую забывшуюся в собственных грезах альтруистку. Ее поиски не составляли великого труда, порученные группе инициативных и аморальных ребят с нужными навыками, однако отнимали ресурсы и деньги, вырванные из оборота, внушая желание поиметь с любопытной девки увесистую выгоду, дотацией переданную по линии дальнейшего развития осевшей с Джексоном ситуации.
Не планируя скорый эффект от заданного курса в обнаружении физического воплощения охуевшей Трэйси, я отретушировал терпеливую тактику, подключив по вечеру бухую идейность, и, к слову случайно, породнился с мыслью о том, как использовать наличие интереса современной мисс Марпл, подкидывая ей материала к размышлению и детективному безделью. Воплощение скрупулезной подготовки, акцентированной вниманием на случайных косяках байкероского братства, не томило долгосрочным ожиданием и, буквально на днях, последняя красочная наводка через многоликую вереницу виртуальных пользователей улетела в сторону наблюдательной потребности Трэйси, раскрывая партиями данные о местонахождении оружейного склада на юго-востоке Фили. Последующие шаги по его обнаружению, обнародованию в блоге найденных сведений или похуй какой еще участливой предприимчивости, исходящей от организовавшейся активистки, меня решительно не волновали, начисто стираясь из памяти по пути к Стейт-роуд.
Я ехал на встречу с Энди Бриффитом - коренастым, строгим мужиком, в прошлом разгружавшим суды, швартующиеся в доках, и командующим стройкой, а после разжившимся приличным состоянием на сбываемой контрабанде и командой верных людей, что позволило ему практически в полгода скупить изрядные территории по всей протяженности Милнор-стрит. Энди кормил окрестных копов и хранил незыблемый паритет в любых спорных моментах, быстро заручившись репутацией нейтрального, справедливого и, вместе с тем, надежного компаньона, а потому сотрудничать с ним стремились верхушки каждой местной группировки, ручаясь за валидность своих сделок, на владениях Бриффита независимо от случая. Меня, нагромождением обязательств еще с Колумбии, занимало увеличение объемов, проходящих через порт до полного восстановления дорожного транзита, и визит к Энди отодвигался лишь сопутствующими препятствиями, в числе которых отметился и переезд в Филадельфию моей матери.
Сейчас, сворачивая к крайнему по улице перекрестку, перед грязноватым двухэтажным зданием бывшей страховой компании, обанкротившейся еще в прошлом августе на чрезмерной любви к демпингу и полному отсутствию экономической образованности, я перестраивался в правый ряд, притормаживая у обочины и наблюдая, как позади паркуется еще один внедорожник. Из-за Стонема и его подозрительно притихшего молчания на фоне подорванного клуба в течение нескольких недель, Хант наотрез отказывался снимать с меня свое вооруженное оцепление, всерьез готовясь к чему-то масштабному, едва ли веруя в мирные наклонности наших уязвленных друзей. Я соглашался с его заезженной логикой, но заебался врезаться в правила, прямо как теперь, без возможности покинуть автомобиль до условленной отмашки, и оттого изводился на говно срывая возмущение на чем придется. Благо в офисе Бриффита, расположившимся в том самом двухэтажном здании, куда я поднялся спустя пару минут, переменившие мое настроение обстоятельства случились бок о бок с целями разговора. Довольно светлые кабинеты, никак не складывающиеся с образом внешнего запущения, что нависал снаружи, насквозь пропахли ароматами кофе и легкой сырости, несмотря на недавно законченный ремонт, а упоительные насмешки Энди, изредка прорывающиеся сквозь тучную суровость и хмурящийся лоб, окончательно развеивали напущенную взыскательность. Я не отказался от предложенного мне коньяка и не спеша выкурил сигарету, поддерживая разговор и отвечая на интересующие Бриффита вопросы по моим альянсам в городе, преследуя полную открытость и доверие, так как в противоположном смысла не находилось, и Энди давно уже выведал все и без меня. Старенький тест на хитровыебанность, с успехом пройденный через полчаса, подвел к правам обсудить главное и придти к согласию по выделенному временному промежутку для дополнительных поставок и сохранности груза. Закончив с наступлением сумерек, только когда мой собеседник сполна утолился тщательно и грамотно зафиксированными обязательствами, расписав все в своем помятом блокноте, а я отсидел задницу и почти начал зевать, мы условились на встречу в июне и разошлись, я в Вирджинию - отдохнуть от целого муторного дня, Бриффит в свой кабинет - перекладывать врученный ему аванс.
Вечер вторника по обыкновению не обременял шумной и пьяной толпой, а из посетителей все чаще знакомые гости или партнеры по бизнесу, коих приветствовать всегда значило остаться и надолго забухать. Этот раз не стал исключением моей пропитой натуры, обрушивая на воодушевленность Страйкера и Лонса бутылку выцепленной у Нейта текилы, хотя и за разговорами о новом застройщике в Честнат Хилл, где я выкупил землю в прошлом месяце, выпивка пошла вяло, растеряв свои баллы привлекательности. Мы действительно так отдались общению, перебегая с темы на тему, обтирая споры и утопая в казуистике обоюдного упрямства, что про текилу вспоминали с той же периодичностью, с который и отдавали себе отчет в том, что перед нами кто-то вертит голой задницей. Не будь сегодня банальный вторник Винс непременно возник бы над ухом с просьбами свалить в кабинет или VIP-зал, дабы не распугивать своими орами и смехом гостей, но вместо него надо мной с кирпичным еблом склонился Джоуи из смены трехдневной охраны, сообщая что-то о Пратт, заглушаемый взрывом эмоций Лонса. Мне пришлось встать, махнув ребятам о необходимости ненадолго отлучиться, и, выйдя в менее шумное место, переспросить про Сири с непониманием и тенью не сошедшего с лица веселья.
- Какой девичник? - уставившись на Джоуи я слишком медленно соображал, с трудом переключаясь на осознание объявленных фактов и, прокрутив мысленно весь свой день, не вспомнил не единого звонка от девушки или упоминания о Фиби, - а какого хуя они ее отпустили одну? Я не злился и даже не парился, по сути, тем же спокойным тоном ища внятные объяснения, но объективно прочитав во взгляде охранника исчерпывающую себя тупость, направился к выходу из клуба, звоня по пути Браун, а следом для достоверности набирая и Пратт, пока оба номера не послали меня нахуй.
- Найдите ее, - недовольно сбросив и направившись к машине, стоящей на парковке, я распорядился для Джоуи, давая команду еще двум парням следовать с ним, намереваясь вернуться домой безо всякой охоты продолжать в клубе, а заодно выяснить что-либо у Бьянки.
Поделиться408-04-2019 20:30:47
И в такси не нахожу покоя вплоть до высадки. На взводе все сорок минут езды по пустому и безжизненному городу: ни заминок, ни лишних пауз. Дорога выдается быстрой, безупречной в скорости и отсутствию навязчивой болтовни водителя. Обмен парой уточняющих реплик и безмолвие до конца пути позволяют мне то и дело обращаться к картам на телефоне и стремительно сокращающейся линии до пункта назначения. Живее-живее. Продавливаю пальцем экран, увеличивая масштаб до предела и мелких деталей, пока не тормозим у нужного дома. Расплачиваюсь. Тороплюсь на выход. Адрес знаком и известен: я снимала квартиру чуть больше года назад неподалеку, а потому уверенно подхожу к подъезду и набираю номер Хлои Саммерс, чтобы спустилась. Заодно сбрасываю вызов от Маркуса, наверняка узнавшем о моем побеге, в паническом страхе что-то придумывать и наскоро объяснять. Аффектный пиздеж о девичнике Фиби мог и удачно прокатил с охраной, в повторном успехе выдать правдоподобное и убедительное сомневаюсь до слабоумия и веры гнуть свое до последнего. Закуриваю со второй попытки, ломая первую сигарету пополам в неосторожности и беспокойстве, разговаривая вслух о полном порядке. Нет поводов переживать и накручивать, нет причин тревожиться. Куда уехала – дело мое. И няньки в лице охранников мне не нужны. Тоже, блять, безопасность. И не представляю, как вошедшее в привычку и обыденность сопровождение везде и всюду заебывает и изводит. Два месяца зудящей опеки нарывают неосознанной терпимостью и подсунутым неудобством. Приконченная бутылка вина изнутри содействует и молча выражает солидарность в свободном пребывании на улице, забывая напомнить о рецидивному фарте напороться на каких-нибудь ублюдков снова.
– А ты все тут же, – вместо приветствия обнимаю сонную Хло, тихо окликнувшую со спины. Ее появление сбивает с путной идеи попросить Браун мне подыграть и подтвердить если не девичник, то необходимый кутеж на ночь и вынужденную ложь с дальнейшим наебом. Бросаю окурок под ноги, растаптывая носком, и поднимаюсь вслед за старой знакомой наверх, опасливо оглядываясь назад. Задержка в две секунды позволяет окинуть взглядом вымершее вокруг пространство, закладываемое в основу растущей уверенности обетованной концовки. Пешком до пятого этажа напрягает колени и расслабляет отекший рассудок, материализуя единственно-верную цель – отоспаться. Ругаюсь на нерабочий лифт, грязь и нечистоты вполсилы, пряча под недовольства и наигранное возмущение рваные клочки мандража и взволнованности. Пик нервного возбуждения настигает на пороге: я, порядком изнуренная неторопливым подъемом Хлои, врываюсь в квартиру вперед хозяйки, пренебрегая гостеприимством.
– Не хочу тебя стеснять, мне бы всего пару дней… – фривольно осматриваюсь в тесном, забитом под потолки вещами жилище, неспособном без труда вместить и половину скопленного жизнью и переездами добра. Избавляю некогда хорошую подругу от деталей и бесплодного рассказа, лишенного для Хло смысла и интереса, да и краткой сводкой не обойтись. – Я же тебе не помешаю? – в необходимости услышать подтверждение, отмывающее совесть, спрашиваю в лоб, получая от потревоженного посреди ночи человека беспрекословное согласие. К единомыслию приходим мгновенно. – Ты сейчас где-то работаешь? – вопреки немым мольбам языка тела, расспрашиваю Саммерс о ее делах, рассчитывая без малого вторгнуться и подвинуть с места, раз сваливаю со своего. – Ищу, куда бы устроиться, – объясняю туманно, отмахиваясь от нечастых встречных вопросов инициативой и предприимчивостью. Задумываю решить и урегулировать предстоящие дела тот же час, теряясь во времени и тактичности, забалтывая Хло до назревающего конфликта. – Все-все, ложимся, – свожу к очередной шутке на последний призыв угомониться и дождаться утра. Примерно укладываюсь на выделенный мне диван в гостиной и с полчаса стерегу тишину, пока Саммерс не засыпает, о чем знаменует рыхлое, но громкое сопение с ее постели. Так и не пришедший сон прогоняю чашкой разведенного в холодной воде кофе. Еще по приходе вырубаю телефон и теперь гипнотизирую бесполезный блок на заваленном столе, колеблясь включить. Выход нахожу в душе, прозябая под еле теплой водой в тщетных попытках выйти на кипяток. Устаю крутить краны и стою до окоченения, после заворачиваюсь в полотенце и пробираюсь в гостиную босиком, о чем жалею моментально, вставая на что-то острое. Забираюсь на свое лежбище, разминая больную стопу, замечая, как темень за окном расступается серой дымкой. Засыпаю на рассвете, теряясь в мыслях и предположениях насчет завтра: во сне вожу знакомство с обеими крайностями, доведенными до абсурда.
Просыпаюсь от яркого солнца, бликами беснующегося на лице, и прячусь под подушкой. Под ней же нечем дышать, и я вываливаю голову наружу, не зная спасения от настырный лучей. Те будят меня к полудню – я прихожу в себя постепенно и неохотно, искусно справляясь с задачей растянуться во все стороны на узком диване и не свалиться на пол в эквилибристике спящих поз. По минимуму звуков, идущим только с улицы, осознаю отсутствие Хлои и легко выдыхаю, открывая глаза. Минус сложный разговор. Плюс несколько свободных часов в одиночестве. Поднимаюсь, ковыляя на кухню. На открытой тарелке порция вафель, записка от Саммерс с предупреждением вернуться поздно и запасные ключи под сложенной бумагой. Верчу связку, пока в охотку поглощаю завтрак, запивая недопитым со вчера кофе, и возвращаюсь в гостиную, к брошенной накануне сумке. Переодеваюсь во вчерашние джинсы и уже натягиваю через верх майку, с ужасом притрагиваясь к колтуну вместо волос, обреченных мною высохнуть в беспорядке ночью. В поисках расчески и шуршания вещей не сразу слышу настойчивый стук в дверь. Цепенею на минуту и быстро прихожу к выводу, исключающему какие-либо иные варианты – кто-то просто решил зайти к Хлое, только и всего. Потому игнорирую упрямое постукивание, со временем приобретающее подобие ритма, словно издевка.
– Слушай, Хлои нет и не будет до вечера… – не выдерживаю первой и обращаюсь к ебнутому соседу за дверью, безуспешно пытаясь отпереть мудреный замок. – Зачем, блять, сту… – обрываюсь на полуслове при виде Дага, охранника, обязанного вчера меня пасти и вовремя проебавшегося на мою удачу. Замечаю и второго, покрупнее и развязнее, продолжающего настукивать гулкий мотив по облупленной краске.
– Надеюсь, ты такая же послушная, как твоя подружка, сказавшая, где тебя искать, – я делаю шаткий шаг назад, придерживаясь за стену, но утрачивая способность стоять твердо на ногах. В оторопи и не слышу, что говорят, позволяя в момент примитивного ахуя себе отступить, а им позволить войти внутрь следом за мной. Нет бы треснуть захлопнутой дверью по ебалу. И забаррикадироваться. Упущенный шанс слепит сильнее возможных последствий, и я продолжаю пятиться и в неверии качать головой, не подпуская и не давая подойти к себе.
– Поехали, Сиерра, – Даг примирительным кивком указывает в сторону выхода. Нихуя не верю в дружелюбный настрой с его стороны: моя вчерашняя уловка, пустившая по пизде наши маломальские нейтральные отношения, непременно ему аукнется.
– Я никуда не пойду. Передайте Маркусу, чтобы нашел другую няню. Себе, детям – кому хочет. Я больше в этом не участвую, – не соглашаюсь, упираясь спиной в препятствие, но не позволяю себе обернуться, переводя взгляд с одного на другого. Судорожно сглатываю, расходясь в глубоком и нестабильном дыхании на грани истерики.
– Кончай выебываться и собирайся, – второй теряет терпение быстрее и делает ложный выпад вперед, останавливаясь у дивана и небрежно хватая открытую сумку, набивая ее всем, чем попадется под руку: моей одеждой, требухой Хлои.
– Да иди ты нахуй, – меня бросает в бешенство от грубого распоряжения как мной, так и моими вещами. Теряю страх и осторожность, кидаясь на сумку и выхватывая ее благодаря неожиданности наскока. Однако, заполучив желаемое, возбуждаюсь одержанной победой и лишаюсь внимания. Безрассудно остаюсь в зоне досягаемости непозволительные секунды, и крепко сбитый уебок хватает меня за волосы и, пронося едва заметные метры, ебашит головой о выступающий косяк. Боль расцветает взрывом в переносице и резко хоронит под собой нос, глаза, скулы. Вместо лица – разрывное месиво. После удара ухаю набок, задевая спиной твердую спинку кресла, но хлынувшая из ноздрей кровь кроет ориентацию в пространстве.
– Тупая сука, – сплевывает передо мной собранной исступленной ненавистью. Я инстинктивно съеживаюсь, боясь получить сверху, и слепо закрываюсь дрожащей ладонью, не в силах разлепить глаза. О чем-то переговариваются, спорят. Я не слышу, не вникаю, выжидая минуту бездействия, вторую. Затем решаюсь притронуться к себе аккуратно, медленно. Касание провоцирует новую вспышку рези, я взвываю в слезах, но не успеваю заслуженно предаться мукам – меня силком поднимают с колен и встряхивают.
– Теперь сговорчивее? – готова разрыдаться от глумливого тона, но послушно киваю, соглашаясь теперь и поехать, и унижаться, самостоятельно собираясь, не видя, что кладу и как, под конец осознавая, что все свое давно складываю и теперь позорно засовываю что ни попадя, не рискуя заканчивать. Это видят, это понимают и продолжают смотреть.
– Поехали уже, – Даг поднимается первым под рьяные протесты. – Ты и так разъебал ей нос, только посмотри на ее лицо. Маркусу ты сообщишь или я? – поднимаю отяжелевшую голову, вызываясь добровольцем в разговоре с Фальконе, но поле зрения закрывает разбухший нос, и сил хватает лишь дышать через рот и держаться вертикально. Ведомая Дагом выхожу из квартиры Хло без возражений. Стопорюсь на лестнице и заторможенно преодолеваю в надежде встретить хоть кого-нибудь одну ступень за другой, жмурясь от наплывов боли. – Быстрее давай, – церемонятся пролета два, остальные грубо толкают вперед. Тороплюсь, нечаянно запинаясь и падая.
– Утрись, – в машине оказываюсь на заднем сиденье, рядом Даг бросает мне на колени сумку, и я бесцельно в ней копошусь, выискивая что помягче. Своевременно достаю нижнее белье, взятое на смену, под резкий старт и умышленное мгновенное торможение. Бьюсь лицом о переднее сиденье – кровь вновь бьет ключом. – Мартин, блять, успокойся, – повторивший мой маневр Даг стукается лбом о перед и достает телефон. Занятая сломанным носом, я пропускаю мимо звонок Маркусу и новости о моем нахождении, промокая тканью сочащуюся кровь, ожидая скорое компанейское возвращение на квартиру Фальконе.
– Куда вы меня везете? – незнакомый маршрут за окном вынуждает заговорить с явным страхом как быть просто убитой или изнасилованной, так и в комбинациях. – Где мы? – наконец, подъезжаем к безликому многоквартирному дому, и из машины меня вытаскивают с сопротивлением. Упрямлюсь, насколько хватает сил и испуга войти внутрь и больше не выйти. – Не надо, пожалуйста. Отвезите меня к Маркусу, – слабый отбор бездумно перетекает в затяжные гнусавые рыдания. – Или к брату, пожалуйста, – заклинаю, упрашиваю, пока меня не оставляют на старом пыльном матрасе в полупустой комнате, с характерным щелчком запирая дверь. И не думаю проверять, укладываясь и подбирая к себе колени, прижимая груди и раскачиваясь во всхлипывающем плаче до беспамятства.
[NIC]Sierra Pratt[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PqDM.gif[/AVA]
Поделиться508-04-2019 20:31:01
Два часа назад объятый лихорадочным припадком метафорических объяснений, кипятящихся в мозгу Бьянки до влажного тремора ее рук, из которых ежеминутно летела кухонная утварь, я с сарказмом вторил детским вопросам, кольями вбиваемым в прислугу безжалостным монументом из раздражения и любопытства, о предмете пропажи их любимой няни погожим утром обычной среды. Семилетний возраст не систематизировал сложные, высокопарные понятия с изрытыми краями или глубины полиэдрических, чувственных мотиваций, засевших у женщины на языке, не поддающимся воле ее мысли, зато цеплялся со вниманием за каждый отколовшийся слог, требуя неукротимых фактов для своей упрощенной, пенитенциарной системы. Достигнутая с детьми солидарность и циничное, грубое давление на Бьянку, которыми я потакал их расплескавшемуся негодованием беспокойству, не удовлетворились пачкой из слезных междометий, далеких от конкретики, взрываясь апогеем темпераментного аргумента в исполнении сына. Окончив церемонии и свернув попрекающий тон на этапе выраженной ему неизбежности собираться в школу, Доминик с размаху от нескрываемого разочарования и гнева швырнул свою тарелку в область отекшего ужасом тела женщины, вскакивая на стуле и громко призывая вернуть ему Пратт в выражениях не свойственных ребенку данного возраста. Первым сложив хуй на порывы и выделки его поведения, заслуженно атаковывающие помешано лепечущую бессвязную чушь Бьянку, я, отвлеченный звонком Дага, вышел в гостиную, подбирая с журнального столика ключи от Nissan и невольно переспрашивая уже переданную мне информацию о локализации Сири на квартире какой-то ее знакомой.
Организованные ночным скепсисом поиски, плодотворно замыкающие сорок минут консолидации моего вежливого непонимания, умиротворяющего действия текилы и охуительных отмазок охраны, вызванной для ответов в рабочий кабинет, уже к трем часам ночи сподобились на скорый результат силой убеждения Джоуи и потрясающим, возникшим безвозмездно желанием помочь нам отыскать свою позднюю спутницу прибывшим к себе домой таксистом. Под покровительством надежных, пространственных факторов с плодотворными свойствами и банальными возможностями, в руках купленных щедростью посредников я полагал не затягивать всю эту посредственную историю дольше одной, выбившейся из нормы ночи, без волнений ожидая, когда минуя элементарные шаги от просмотра камер наружного наблюдения до культурной, но слегка нервной беседы с водителем, мои ребята методом исключения вытащат на поверхность адрес или точку на карте.
- Рагби-стрит, многоквартирник. Знаешь Хлою Саммэрс? - голос Дага перекрывал грубый смех Мартина и неразборчивый, фонящий в трубку скулеж, слившийся с моей отрицательной усмешкой, - а она знает, вот, кто такая Сиерра. Скажи, Хло? Звонкая истерика на той стороне заколотилась в динамиках дробью протестов и криков, напарывающихся на развязный норов Мартина, так что разобрать слова на выходе становилось нереально, а машинальное побуждение отнять трубку от уха сошлось с моим безучастным распоряжением для ребят прекратить выебываться и привезти Сири домой.
Ее путешествие к родным кварталам, порывом нагрянувшее в заре блистательной авантюры, а может непреднамеренной тяги к свободе на почве проебавшей смекалку охраны и лозунгов фем сообществ, в целом не злило меня и ничем не фраппировало, давно устоявшись в уме атрибутами характера Пратт, вращающегося по траектории бесконечного пиздеца, но никак не находило место в укомплектованном графике намеченных дел, случайно позволяющим тратить половину дня на какую-то хуйню. Планируя выманить из Нью-Йорка Алекса, плотно подсевшего на часы братской любви Пауэлла, и, ко всему прочему, постараться не угрожать Хенкельсу в дарованных мне перерывах среди его гольфа, полуденного чаепития и круглосуточного призвания корчить из себя мудака, я не озаботился и толикой существующего меж строк мотива, перебродившего Terre del Cereolo в голове Сири, списав его без колебания на уверенный и стабильный дефицит.
Я хотел видеть ее здесь, сжимая временные рамки и не преследуя тщетных разгадок со спотыкающимися объяснениями, особенно, когда процветающая в столовой кульминация разнузданного диктаторства Доминика вошла в зенит упоительного беспредела с участием Катрин, повторяющей за старшим братом примитивные поступки. Вернувшись в этот балаган, я пощелкал в воздухе пальцами, жестом приказывая обоим спуститься нахер с обеденного стола, и непримиримо объявил им обязательство с посещением школы, вошедшее в список послаблений для уморенной и отдувающейся за столешницей Бьянки, оправляющей перекрутившуюся рубашку и фартук на ковре из осколков посуды и объедков слетевшей в нее еды.
До Джермантаун авеню в Честнат Хилл, где за стеной живой изгороди пряталась строгая, отдекорированная аспидной аппликацией камней частная школа, дорога без утренних пробок под французский стишок о l’etourdie, торжественно выводимый голосом Катрин, длилась минут тридцать, концовкой застревая в тесном квартале у подножья мощеной лестницы, проползающей под аркой к парадному входу, и утыкалась в волочащуюся очередь автомобилей, подгоняющих друг друга под зад симфонией предупреждающих сигналов. Спустя минут десять обтирания взглядом темнеющей на газоне водонапорной башни и заебавшись ждать жирную латинку, суетливо выволакивающую из Форда впереди нас своего не менее жирного сынка со стаканом газировки в руке и коровьим шлепком вместо лица, я разрешил Доминику сотую просьбу оборвать дружелюбие округи яростным гудком, выбираясь из салона, чтобы глотнуть выхлопа нефильтрованного дизеля от ебучей соседки. Оставив сопровождающую нас охрану на амбразуре перепалки хамского велеречия и за полгода впервые навещая территорию школы с передачей детей под надзор преподавателей, недоуменно старающихся постичь причину дня с исчезновением Сиерры, я отбившись от сочтенного ими удачей мгновения заполонить мою голову кипой родительских известий, возвратился к машине, получая сообщение о пропущенном вызове Дага.
- Маркус, мы ее нашли, но Мартин слегка переборщил..., - настороженный комментарий с неожиданными паузами юлил в интерпретации парня, издавая душок вины, и тут же осыпался выгораживающими доводами, наспех скинутыми в образовавшуюся тишину, - он немного на взводе из-за всей этой хуйни с безопасностью, да и Сири..
- Где вы сейчас? - ощущая, как все это перестает мне нравится, сменяясь признанным заблуждением о наличии аккуратности и исполнительности как минимум у двух баранов из своры Ханта, я резко перебил понесшуюся в антимонию повесть охранника, трогаясь с места и меняя на ходу актуальность распоряжения, - везите ее в Фэрхилл, я скоро там буду. Обрекать Пратт еще на час господства самоуверенности хорохорящегося о контроле Дага и его дружка, с прорезающимися признаками слабоумия, у меня кончилось настроение, а вот уебать обоим по роже прикладом за медлительность и проволочки напротив оформилось в конкретную идею, переданную Райану во втором звонке, перед поворотом на короткий маршрут. - Я заберу ее на квартире, пришли мне Стэнли.
В Фэрхилле, на перекрестке с Север-Машер-стрит удобный, угловой дом, с решетками, наглухо оборачивающими всю балконную нишу первого этажа, возвышался над мелкими цветастыми коробками тусклых оттенков, содержа внутри арендованную жилую площадь для друзей и гостей – снизу, и два пустых холодных блока, с бродящим по ним эхом - вверх по лестнице. Подходящий для дел, не затрагивающих Сири, и существующий вне ее ведения с самого начала, сейчас он выигрышно врос на пересечении наших путей к центру города и за пятнадцать минут показался вдали, покрытый солнечным светом, с припаркованным у тротуара, обмазанным грязью RAM-ом Мартина.
Обогнав Джоуи и его ребят, метившихся на выполнение инструкций Ханта по осмотру периметра, я захватил из автомобиля пистолет, взбираясь на усеянное плевками и мелким мусором крыльцо, чтобы в открывшейся навстречу двери воткнуться в Дага и запечатлеть метаморфозы его всполошившегося шкуры, напористым толчком возвращая обратно в дом и спрашивая о Сири. В проеме крошечной гостиной, окна которой высовывались на дорогу и отвоевали себе большую часть стены, явился Мартин, кивая мне, так, будто я, блять, был рад его сраным кивкам, тут же под пояснением Дага проскальзывая на лестницу во главу путеводного шествия.
- Почему она на втором? - одергивая спину перешагивающего по три ступени охранника хмурым замечанием, я не услышал четкого обоснования или хотя бы софистикой нашедшейся тупости, чуть уступая место в узком проходе коридора медленно поднявшемуся следом Дагу. Задержавшись на пороге отворившейся комнаты, жадно проглотившей тенью дальнего угла габариты голого матраса и запуганно съежившуюся на нем Сири, с задранными под подбородок коленями, я, отрекаясь от шлейфа поразительно долго оберегаемого спокойствия, указал на выжимку из Пратт в облике затоптанной собачонки, окликая сборище ебланов посетивших вместе со мной ее конуру, - это че нахуй такое? Ничем не подавляемое раздражение набирало силу от общего ахуя, разгоняя оцепеневшее молчание блока и прорвавшуюся месивом ересь из башки Дага, когда игнорируя каждый звук исходивший с его стороны, я пересек комнату, опускаясь возле Сири на корточки и заглядывая в уже издали кажущиеся мне ненормальными черты ее лица.
- Дай посмотрю, - мягче обратившись к девушке, неадекватно реагирующей на мое появление, в личном вакууме обострившейся паранойи, я отодвинул ее спутавшиеся волосы, нависающие на самые глаза и потянул голову за подбородок к свету, задерживая дыхание от окатившей меня злобы. - Слегка переборщил, значит, - наблюдая перед собой распухший, поделенный кровавой трещиной и запекшимися потеками нос, ярко выступающий на контрастной бледности кожи, словно с температуры горящей нездоровым, лихорадочный румянцем на щеках, я процедил нейтральную издевку, сроднившуюся с острасткой в форме подачи, парируя в Дага дубликатом его же трактовки, - это по-твоему слегка? Осторожно отпустив Сири и, вставая в полный рост, развернувшись к двери, где кроме Дага и Мартина охуевающе крошил свою морду Джоуи, зазвавший наверх и прибывшего от Ханта Стэнли, я вытащил из-за пояса убранный ранее ствол, бескомпромиссно сдвигая флажок предохранителя.
- Маркус, подожди, я объясню, - Даг поспешно выставил вперед руку, запрыгав взглядом с меня на пистолет и обратно, но не закончил, оторопев под громкие оры Мартина, когда спустив курок я прошиб ублюдку ногу чуть выше колена, перекрикивая вой осевшего на пол охранника.
- Как думаешь, я слегка переборщил? - окрепшая в импульсе злость наматывалась сверх тяги к причитающейся жестокости и не насыщалась слабым эффектом от найденного консенсуса, абсолютно не ассистируя мне перестать, как теперь просил Даг, видимо считая, что я отыгрался и наверняка сейчас успокоюсь, - я, блять, сказал найти ее и привезти! Это звучит как "разъебать лицо"? Элементарная задача для долбоебов отрикошетила патологическим мутизмом от стонов и ступора, не предрекающих такой развязки парней, вынуждая подойти вплотную к Мартину, склонившись над его скрюченной фигурой, и остервенело въебать коленом под дых, добавив рефлекторного ускорения, - не слышу! Содрогнувшийся с сиплым звуком он ниже пригнулся к полу, выкашливая и сопя правильные слова, выбешивающие внезапно отрытыми приметами самосознания, за что ожидаемо получил ногой в ебало в рамках доказательно-показательной методики послушания.
- Нет? А хули ты с ней сделал тогда? - я выпрямился, глубоко, но часто дыша, и, действительно начиная остывать, проговорил вопросы невозмутимо, с бесцветным сожалением и преобладающим похуизмом в допущенном решении, направляя дуло и прибивая Мартина к полу двумя короткими выстрелами. - Еблан. Не придавая значения взметнувшемуся визгу Пратт, я с интересом смотрел на дернувшегося к выходу Дага, едва достающего макушкой до плеча Стэнли, вальяжно подпиравшего косяк в проходе, и, прикинув шансы второго идиота, выдвинул его на суд девушки, поворачиваясь к знакомой истерике, следящей за нами из угла. В состоянии обострившейся паники, Сири не годилась даже для простого диалога, поверженная своей эмоциональностью до опасной грани и легко находя этому рациональное оправдание, я вернулся к матрасу, убирая оружие и почти насильно доставая ее, на ходу пресекая сопротивление.
- Иди сюда. Я тебе ничего не сделаю, успокойся, - обняв Пратт через психи и отпор, на которые не срабатывали честные уговоры без принудительного физического взаимодействия, я прижал ее к себе, садясь на матрас и унимая затухающую борьбу с сопутствующими звуками, пока готовность меня слышать не отразилась хотя бы в этих вещах, - второй тоже тебя пиздил? Ослабив хватку, но не отпуская Сири, я тихо спросил ее мнения, нарушая повисшую в комнате интригу, и смял ладонью растрепавшиеся волосы, придерживая девушку за голову в минимальном между нами расстоянии.
Поделиться608-04-2019 20:31:21
Перспектива разломанных линий пустой комнаты сводится к размытой точке, к жирному пятну переносицы. Пропорции места измяты и сжеваны – это искомканная бумажка, сколько ни гладь набрякшие швы предощущений. Осоловелый взгляд утюжит лысые стены и пустые углы объективно скромного метража с плавающими границами – от тесного гроба с заколоченной крышкой меж глаз до необъятного пространства без конца и края, где мой матрас – дрейфующий на поверхности буй, утопающий под валами боли и всплывающий скачками ебаным поплавком счастья. Участь не пойти ко дну и без конца выныривать полой болванкой – меня лихорадит под стать сувенирной фигурке, только наскоро состряпанной из папье-маше и бьющейся в ознобе паники. В страхе лишний раз пошевелиться я издерганно постукиваю пальцами по плечам перекрещенных на коленях рук, находя себя в навязчивом тике потерянных мыслей. Комья свалявшейся пыли и просевшая подо мной подстилка – звенья безликого интерьера с формальным окном, выходящим на север. Свербящая тяжелая резь в носу – единственное зерно маломальского цвета и точечной динамики в серой обездвиженной коробке, залитой сизой дымкой инертности. Я принимаю устоявшуюся пелену слез на глазах за данность, за некое навязанное внешнее условие, от меня не зависящее, а всё прежде мне положенное и доступное – за ничего. Моток накрученных невпопад поступков кажется спутанным и перевранным наизнанку колтуном ошибок, претворенных в одну сплошную спаянную пиздецом на каждом рубце проблему – такую же не разрешимую, как и тотальную. Броски по каждому из концов – пульсирующий в рваном темпе нос, собранные в суете вещи, грудой брошенные в угол рядом, подозрения Бьянки, ночное бегство и малая толика наивных помыслов принять решение без последствий – я рвусь ухватиться за край и раскрутить постепенно, кропотливо добираясь до здравого смысла. И срываюсь из раза в раз в низ, в кипящее варево истерики, подрываясь на выхлопах неистощимого испуга, колотящего изнутри по вискам. Отхваченные клочками изодранного рассудка домыслы граничат с помешательством. Неосторожно цепляясь ногтем за подбородок, я сгрызаю тот до мяса, бессознательно вытирая проступающую кровь о майку, и перехожу к следующему, щелкая по фалангам зубами, в остальном не изменяя коматозному состоянию тела. На изъеденном до корня мизинце замираю, силясь ухватиться за то и дело ускользающий заусенец, и натыкаюсь на имя Хлои в сыплющемся сознании. Вспоминаю о ней впервые, отчего-то и не воспринимая всерьез первые слова на пороге ее квартиры. В секунду я разгоняю горькое предчувствие до предела и в слепой ярости бросаюсь к двери.
– Хлоя! Где Хлоя?! – саднящей ладонью я стучу и ору с надрывом до усушки легких. – Что вы с ней сделали, мрази? Где она? Она здесь? Хлоя? Ты здесь?! Что вы с ней сдел... – я спотыкаюсь в звуке между заиканием, воплем и кашлем. – ... сделали, – поперхнувшись, проговариваю тихо и обреченно для Саммерс, отчетливо представляя исход ее встречи с уебками Маркуса. – Она мне просто хотела помочь, – посмертно присуждаю подруге заслуги, от которых та так спешила избавиться, видя во мне обузу, словно зная, чем всё кончится. А в голове шумит от затылка до лба, и гул скатывается по кривой дуге отбитого лица. Я сползаю вниз в немом рыдании и разрывающей скорби, опрометчиво забываясь вернуться на матрас. Сгоряча думаю, что едва спровоцирую минутной слабостью отдачу, а потому резким ударом по скуле встречаю распахнутую дверь потерей равновесия и нависшего надо мной Мартина инстинктивным отступлением назад.
– Нахуя, блять, орешь? Зовешь свою подружку? Нет, блять, больше у тебя подружки. Заткнись и сиди молча, – отойти на безопасное расстояние обидно не хватает времени, и меня укладывает на пол в метре от матраса тяжелая затрещина наотмашь. Сквозь сдавленный стон я поднимаюсь на дрожащие локти и отшибленные колени и на четвереньках унизительно отползаю затюканным, измученным животным в оставшийся в моем распоряжении темный угол, игнорируя скорее от бессилия чужие ноги на уровне глаз, прохаживающиеся рядом. На мой вялый толчок приходится два размашистых шага с травящим нутро скрипом и одна наводка носком увесистого ботинка по ошметкам носа. Примеривается.
– Отъебись от нее, блять, уже. Маркус сейчас ее заберет, – наседающий голос Дага звучит издали глухо и в контексте спасительно, но нихуя не сочувствующе. Неумышленное одолжение сродни случайной подачке, и я побираюсь с чувством неосознанной признательности – моя распухшая, брезжащая кровью рожа не размалывается в кашу окончательно. В жалком намерении собраться в кучу, подбирая под себя ноги и пряча голову между колен, я крючусь невпопад, выворачивая непослушные руки и горбя спину, усаживаясь на ближний краешек целиком свободной лежанки. Цепляюсь с силой за предплечья, боясь развалиться плашмя и подставиться снова, хоть и остаюсь в тугом и навскидку безвредном одиночестве. Так закрываюсь и считаю частые вдохи, прогоняя образ Хлои в подводящей и несправляющейся памяти по диагонали – от знакомства лет десять назад через беспечное приятельство с взаимными жалобами на жизнь к случайным и затянувшимся паузам, поставившим под вопрос нашу дружбу, но не оправдывающим ее насильное участие в моем проебе. Ее оквадраченная угловатой мебелью квартирка, желтый Матиз ее бывшего и набившая оскомину песня Лили Аллен на звонке. Последняя упреками переливается в приставшем мотиве, и я бесполезно пытаюсь от нее отвязаться, прислушиваясь к собственному сбитому дыханию и доносящимся звукам снаружи, мгновенно реагируя мечущимся взглядом от двери по стенам и обратно. Сказанное Дагом «сейчас» наступает быстрее, чем до меня доходит смысл скорого появления Маркуса, под чьим именем я зиждусь в ожидании, и не понимая толком – жду приезда или молюсь об отсрочке. Теряясь в выборе меньшей из зол, я упускаю и без того разболтанное внимание, возвращаясь в полубред, шепча слова раскаяния, адресованные Хлое, и спохватываюсь только тогда, когда Фальконе оказывается передо мной.
– Мм-н-не нна-ад, – заглатываю неразборчивую просьбу в слюнях пополам с набежавшей в рот кровью, скалясь в выдавливаемой улыбке не то в уверении, что всё в порядке, от страха навлечь на себя лишнее недовольство, не то в рвущемся вое от уязвленной злости на себя. От прикосновений воспаленно дергаюсь, но существенные протесты в жестах или словах зарываются на старте, осекаясь в выпестованном инстинкте избежать трепки сверх полученной. Не смотрю в ответ внятно – неуверенно скольжу взглядом и чуть ощутимо хнычу, отворачиваясь, но ощущая накатывающую на Маркуса ярость. Слезно жмурюсь, судорожно слушаясь, и веду подбородок левее, гортанно выхаркивая из себя умалишенные рыдания. Между тем различаю брошенные раздраженно вопросы и беру на свой счет, ведь перебарщиваю я – не столько в наглости, сколько в беспросветной тупости наебать всех и вся. Так бестолково решиться и тут же метнуться, удариться в анекдотичные бега, полагаясь разве что на удачу и стечение обстоятельств, далекое от реалий, которыми сполна захлебываюсь сейчас и морщусь до колик, стискивая зубы, добившись до смешного обратного вта с поправкой на мое увечное пребывание в сознании. Его потеря постоянно откладывается, а я веду отсчет от одного до единицы, пытаясь выгадать правильный момент, принимая неизбежное с чуть потряхивающей меня по короткой амплитуде покорностью. Замыкаюсь в напряженной, сводящей с ума конечной мысли, возвращающей к иступленному началу, и сразу не вижу, как Маркус отходит, приподнимаясь, в сторону. В мелькнувшем замешательстве я прячусь в коленях снова, закрываясь и до крайности вжимая голову в плечи, трусливо поглядывая исподлобья поверх суженных неудобством позы и желанием участвовать рамок. Не то подводит слух, не то скатившееся к примитиву рассудок – все иски Фальконе обращает к охранникам, а я остаюсь на обочине происходящего недалеким наблюдателем. С первым выстрелом распадаюсь в ужасе, рефлекторно вскрикивая и задранным кверху предплечьем затыкая рот, а с двумя последующими – визжу, не успевая отвести глаз, расходясь и колотясь уже ничем не сдерживаемой истерике. Ногами отталкиваюсь перед собой, отодвигаясь дальше, дальше от тела Мартина, Маркуса, от трех других, не различимых от обвалившегося на меня припадка лиц. Врезаюсь спиной в стену и продолжаю упираться в пол и руками тоже, словно смогу продавить и выдавить себя из комнаты, если нет – затылком проломлю выход к отключке. Надсадно вою и не даю к себе подобраться, мотая головой и жидко и впустую дрыгаясь, раз расстояние между мной и Фальконе сокращается. Я отпихиваю его от себя несвязными, бессистемными движениями без координации действий, позволяя всё по той же причине преследующего меня слабоумия меня схватить и прижать к себе. Зачем – не ебу и даже не пытаюсь думать, нахуя просит успокоиться, нахуя издеваться? Однако под напором хватки я затихаю в толчках и умолкаю, поддаваясь влиянию физического контакта, за которым секунда, вторая, третья не следует ничего, кроме терпеливого выжидания и вопроса, путающего меня еще больше.
– Нет, – коротко выдыхаю и киваю вперед, противореча себе же. После все же рьяно кручу головой в отрицании. Нет, не пиздил. А даже если бы и пиздил – твердила бы обратное. Ответ дается легко – я не обдумываю и бросаю первое, что спасет, в первую очередь, меня от еще одной расправы на моих глазах, о ком бы ни спросил Маркус. Боковым зрением, как ни норовлю избежать, задеваю взглядом Мартина и давлю в себе рвоту. – Никто, кроме него , – неосознанно возвращаю Дагу долг и обмякаю в руках Фальконе, отпуская вожжи психоза, чтобы плыть по течению без сопротивления. Страх напороться в новых попытках отпора гасится в принятом бездействии и незнании, как вести себя дальше, возвращаясь к ритмично играющей боли и заговаривая с Маркусом лишь бы о чём, только не молчать. – Я не хочу возвращаться. Я… я думала, я просто соберу вещи и уеду, побуду у Хлои пару дней, а там разберусь, – посвящаю в ненужные подробности даже не плана, а некогда очевидного для меня распорядка. – А Хло-о-о-я… – протягиваю ее имя навзрыд, прощаясь с минутным явлением ясного ума, вновь отъезжая в нечленораздельный плач. – Она была ни при чём, она же ничего не сделала и не знала, – распеваю каждый слог в отчаянии. – И я тоже ничего не знаю , – выгораживаю нас обеих в чем угодно, не зная, за что можно зацепиться и что противопоставить, пробираясь вслепую дальше. – Вчера… вчера я разговаривала с Бьянкой, она мне рассказывала о твоей жене, – наконец, выжимаю из себя ключевое, что почти с сутки вынуждает меня мешаться рассудком. – Я не хочу закончить как Лилиан.
[NIC]Sierra Pratt[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PqDM.gif[/AVA]
[SGN] [/SGN]